Юрий ПЕТКЕВИЧ – писатель и художник. Писатель Петкевич – автор книг “Явление ангела” (Москва, издательство “ВАГРИУС”) и “Колесо обозрения” (Москва, “Издательство Независимая газета”). Лауреат премии журнала “Дружба народов” за лучшую прозу года. Художник Петкевич – участник многих выставок, в том числе персональных. Картины находятся в частных коллекциях в Германии, Италии, Канаде, Польше и США. Юрий Анатольевич окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров в Москве (мастерская Павла Финна) и Экономический институт в Минске. Живет в белорусской деревне, откуда редко выбирается “в свет”, предпочитая работать, а не “тусоваться”. В общем, неправильно себя ведет.

– Юра, ты не часто появляешься в Москве. Последний раз у тебя выставка в Москве была года два назад. С чем на этот раз пожаловал? Новые работы?

– Последний раз я приезжал в Москву полтора года назад. У меня была выставка совместно с презентацией моей новой книги, вышедшей в “Издательстве Независимой газеты”. Сейчас будет выставка живописи в Музее архитектуры имени Щусева, на которой представлено около двадцати новых работ. Иначе приезжать нет никакого смысла.

– А новые прозаические публикации?

– В конце прошлого года вышла повесть в журнале “Октябрь”, в марте в этом же журнале напечатан рассказ.

– Где ты сейчас живешь?

– Я долго жил в деревне Новый Свержень. А теперь купил дом в девяти километрах от нее в деревне Николаевщина, в том же районе, но на другом берегу Немана. Эта деревня – родина нашего знаменитого писателя Якуба Коласа. Там немножко дальше от цивилизации, немножко тише. Одна из задумок моей новой прозаической вещи основана на истории, как я покупал дом: ходил, искал, встречался с разными людьми. Жизнь там замирающая, угасающая, жалко стариков. И мне кажется, такое положение дел в глубинке одинаково и для России, и для Беларуси.

– А как писатель и художник Петкевич относится к идее объединения России и Беларуси?

– А народы и не разъединялись. Это в политике кому-то нужно обозначить разъединение. Такое ощущение, что в политике и там, и здесь – люди какие-то неразумные. А народ, как у Пушкина, безмолвствует. И не дай Бог, разъединение станет более серьезным, дойдет до границ и виз – тогда мне, например, придется уехать в Россию.

Такая опасность есть и она по-своему понятна. Для того, чтобы спасти белорусскую культуру, белорусский язык от русификации, их надо изолировать. Но спасение ли это? Процесс, пусть трагический, все равно идет – языки схожие. А экономически разъединяться – безумие.

 Вопрос в лоб. На что ты живешь в своей деревне? Откуда у тебя средства?

– У меня сейчас ноль средств. Веду натуральное хозяйство, чтобы с голоду не помереть. Больше я ничем не занимаюсь. И слава Богу, поскольку делаю только то, что хочу, и не делаю того, что не по душе. Потому и считаю себя счастливым человеком.

– И материальные трудности тебя не пугают? Есть ли у тебя возможность делать что-то коммерческое?

– Да. Я мог бы писать сценарии к сериалам, чем и занимаются мои однокурсники. Правда, они говорят, что я бы не смог этим заниматься. Потому что каждый день при такой работе надо переступать через себя, себя предавая и презирая. А предавать себя в литературе очень опасно: шажок за шажком можно уйти совсем в другую сторону.

Я и так-то не очень доволен собой и в литературе, и в живописи.

– Непривычное заявление. Обычно в наши дни художники или писатели так нравятся себе любимым, так нахваливают собственное творчество, что я уже потерял счет живым гениям. Ты какой-то неправильный художник.

– Нет, в самом деле, мне кажется, то направление, куда я иду,– неправильное. Те первые, начальные мои работы и попытки были чище, искреннее. И сейчас мне бы хотелось вернуться к изначальному. Наверное, это трудно, наверное, невозможно. Но я бы очень хотел. Вернуться к тому состоянию, когда я был менее профессионален, когда все было косое и кривое, но более настоящее. Вот первая моя книга – это я один. А вторая – я совсем другой. Я понимаю, что стоять на одном месте неинтересно, что надо находить новые пути. Даже предпринял попытку приобрести новый стиль. И приобрел. И вновь обнаружил, что надо искать что-то новое. Вновь топчусь на месте.

– А как бы ты обозначил, или, может быть, уже кто-то обозначил, то направление, в котором ты работаешь? У нас же любят классифицировать.

– Если говорить о прозе, то первые мои произведения напоминали читателям о школе Андрея Платонова. Но поскольку все же хочется быть самостоятельным, то последние мои произведения уже не приписывают ни к какой школе.

– А живопись?

– Начальные работы называли примитивом. А дальше я становился все ближе к импрессионистам. Пока не понял, что мне это совершенно не нужно. Ведь я утрачиваю то, что было во мне изначально. Плохо, что я отошел от примитива.

– Юра, твои картины находятся во многих частных коллекциях за рубежом. Это что-то значит для художника?

– Ничего. На Арбате любой художник представит гораздо более обширный список стран и музеев, где находятся его коллекции.

– Если с литературой мне более-менее все понятно, то опыт художнический мне почти незнаком. Есть различия в этих двух, скажем так, профессиях и в достижении практических результатов?

– В литературе процесс достаточно понятный: есть журналы, книги, издательства, есть люди, которые тебя читают. С живописью все гораздо сложнее. В живопись надо вкладывать больше денег, чем в литературу, чтобы сделать ее более заметным явлением. У владельцев российских галерей нет таких денег и нет таких возможностей, как за рубежом. Для того, чтобы устроить выставку, скажем, на две недели, надо вложить как минимум пять тысяч долларов, чтобы она хоть как-то прозвучала. В литературе за те же пять тысяч долларов можно издать не одну книгу. Вообще, надо больше работать и меньше тратить времени и сил на выставки и презентации. Надо работать – в этом вижу смысл своей жизни. Пусть ничего особенного не достигну, но я попробую. Попытаюсь.

– Успехов тебе, Юра.

Беседовал Александр ЯКОВЛЕВ

© "Литературная газета", 2003

ГАЛЕРЕЯ КАРТИН НОВОСВЕРЖЕНСКОГО ТАЛАНТА ПЕТКЕВИЧА ЮРИЯ